Вот тебе и цветущий тутовник! От мороза весь дом запотел.
Если был бы я чёрный полковник, тут вдругорядь служить б не хотел.

Но не били как, а - не убили, и сума - не лишила ума.
Здесь кормили меня и любили, и поили порой задарма.

Тут сладка во колодцах водица и годиться гадать - ворожить.
Здесь мне выпало счастье родиться, и несчастье досталось - прожить.

Пот холодный да друг подколодный… Тут слезу я утру и умру.
Если был бы я гусь перелётный - лишь крылом бы махнул на юру!

…Вот оно - домотканое счастье - расцветает насажанный сад,
Паляницу спекли в одночасье, да соседи пришли невпопад.

Да друзья налетели в субботу, хоть и сам позабыл юбилей!
Так налей - вот тебе и забота - на краю козенковских полей!

Да не паленку нынче палили - что купили, то пей, соловей!
Усмирили меня, утолили, завалили в пырей до бровей.

Вот оно и аукнулось в поле - грозно звали, да нежно легло.
Тишью тихой да вольною волей, или с пива меня развезло?

Мне в рядно ещё рано рядиться, круг да около - стыдно кружить.
Если выпало счастье - родиться, может радостью станет - дожить?

Отойти воскресеньем прощённым, на соловой покинувши храм?
Верховым, ядровым, причащённым, да принявшим на грудь триста грамм…

Мне позадь бы той свадьбы, чай, и дым был бы люб
На руинах усадьбы у ракитовых куп,
Где, что во поле голом, деревенский пиит
В пиджачке разнополом подле школы стоит.
Не в дубровушке ясной земляничной порой,
А на кровушке красной во земличке сырой.
Не буди, не буди ты ни дубьё, ни жнивьё!
Были баре пииты, да зарыты живьём.
Знай, гляди себе в оба, да под воблу налей
За крестьянскую злобу, за дворянскую лень,
За трезвон колокольный пустозвонных свобод,
За народ богомольный, сердобольный народ...

Забываются мало-помалу оркестранты дворов - петухи
И бухие сержанты Ямала и плохие (как смалу) стихи,
Остаётся дерновое поле, опаданье кленовых одёж,
Пани Стоцкой сиротская доля, гул осённый, весённый галдёж,
Звёзды истые над городами, за садами на Истре сирень,
Послечувствие быстрых свиданий, и - с годами - сердечная лень,
Как побитая молью шубейка, и жалейка по пьянке: "Париж..."
У соседки - бакинской еврейки со славянской фамилией Чиж.

Взгляни, суконец, из кривых оконец, за сорок баксов снявши "номера" -
Тут не залитый оловом Олонец - лес клонят соловецкия витра!
Вдали туристов шведских и немецких у монастырских стен сторожевых -
Набрал я горсть брусники соловецкой - не помнящей о мёртвых и живых,
Да у погоста просто слёзы вытер (хоть хлеб жуём - живём не однова)
Но возсвистает соловецкий витер, и просолятся оба рукава.
До старых лаг - петровских и советских - что добела ошкурил окиян,
Архипелаг солёный Соловецкий небесным светом сладким осиян.
Где под пилу лесочек неважнецкий - там на зорю шалят перепела...
Пою хвалу на лудах соловецких, и говорю: - "Земля не помнит зла!"

Дыши, печаль моей души, причальной осени речами.
Отчалят в темень осташи, затарившись магарычами,
Некрепко стоя на ногах, с подцепкой глядя на прохожих,
В кабаньей кожи сапогах напоминая краснокожих.
Ядрёным местным чесночком надышан вечерок неброский
И табачком, что я молчком размял в продрогшей папироске.
Дыши, печаль моей души, тех встреч конечными ночами,
Былой любви не вороши, чтоб не обжечься невзначай нам.
Погодкой ходкой штормовой за мостовой, на вольной воле
Осташ с седою головой стоит глаголем с алкоголем.
Прости меня, святая голь, краеугольный мой товарищ! -
Сжигает душу алкоголь: не без неё ль стишка не сваришь?...

Когда смежит ночлежник вежды - не баламут, но сердцевед -
Едва умрут в душе надежды, увидишь неба ртутный свет.
Но - сесть захочешь одесную - в земной печи в кулак свищи -
Ведь потеряв любовь земную, любви небесной не ищи.
О, сладкий вкус любви небесной, о горечь уз любви земной!
В душе болезной крюк железный у той родной, что не со мной.
То пьёшь, то врёшь, как очевидец, коря подруг, куря бамбук…
…молчи, молчи-забудь, сновидец, уст светлых звук, круг этих рук.
Не столь живешь, сколь ищешь знаки - то за строкой, то за рекой,
Где колокольчик другоякий, и смех какой-то не такой.